Заселение районов притока Днепра Хортицы и реки Молочной на юге Украины и Крыма начинается с особого соглашения между русским правительством и прусскими меннонитами, т. е. со второго периода переселения иностранных колонистов в Россию — примерно с 1803 по 1823 год.
Известны 123 Указа Александра I относительно иностранных колонистов. Один из них, от 20 февраля 1804 года, устанавливал, что переселенцы должны быть образцовыми хозяевами, должны иметь на каждую семью не менее 300 рублей. Этим объясняется более высокий уровень жизни переселенцев второго периода от поселенцев Заволжья. Новые иммигранты сначала селились около Одессы и Феодосии. Среди них были и швейцарцы, основавшие колонии» Цюрихталь в 16 километрах от Феодосии. Наряду с Цюрихталем впоследствии были основаны и другие колонии — Нойзац, Нойдорф, Зибенбруннен и другие. От них потом отпочковались «дочернии» колонии — Розенталь, Фриденталь, Вербрус, Хайльбрун…
Согласно договору иностранные поселенцы, т. е. в основном немцы, получали по 65 десятин земли, на десять лет освобождались от налогов и на сто лет от воинской повинности. Поэтому понятно, что колонисты находились в более привилегированном положении по сравнению с крестьянами России, и очень скоро их хозяйства стали образцовыми. Этому не в последнюю очередь способствовали трудолюбие, аккуратность и культура агротехники колонистов. Росло материальное благополучие Крыма, хорошели села, поднимался культурный уровень их жителей, в чем немаловажную роль сыграли и школы, и церковь, ибо не только учителя, но и священники вели просветительскую деятельность, особенно в области нравственности, семенных взаимоотношений.
В каждом крымском селе была начальная школа с преподаванием на родном языке. По воскресеньям селяне, празднично одетые, чинно шли в ту же школу, но уже на богослужение — большинство сел были протестантскими, и в специальных храмах необходимости не было.
Сначала учителя и священники приезжали из Германии там учились. Но вскоре организовался свой учебный центр в Гальбштадте на южной Украине, где молодые люди могли получить разные специальности.
До революции в Крыму был ряд немецких центральных школ — в селах Окреч, Найман, Цюрихталь, Нойдорф, Спат, Карасан и Нойзац. Они в основном были трехлетними, т. е. приравнивались к семилеткам, так как их дети поступали после окончания начальной школы. (В советское время многие из них стали десятилетками). В школах Крыма обязательными были русский язык и литература и «Библейская история» — закон божий.
Колонисты в основном занимались хлебопашеством. Села утопали в зелени фруктовых садов, а весной — в пене белой акации и в гроздях сирени. В Карасане уже в прошлом веке был водопровод, тротуары по субботам посыпались измельченным ракушечником, и если кто-то этого не делал, то проповедник или староста, или просто сосед могли и пристыдить его.
В Карамине, католическом селе недалеко от станции Колай. в большинстве домов стены и потолки комнат были расписаны масляными красками, веранды застеклены цветными стеклами, в церкви богослужение сопровождалось игрой на органе.
 Немцы в Крыму трудились ладно, и когда пришло время, стали платить налоги казне, при введении всеобщей воинской повинности, немцы вместе с русскими шли в бой под Плевной и штурмовали Шипку. Этим самым была устранена последняя стена отчуждения между немцами и русскими.
По законам своего вероисповедания, меннониты не брали оружия в руки. Царский указ о всеобщей воинской повинности от 1875 г. учитывал обещание русских царей о предоставлении меннонитам свободы совести, и поэтому они обязывались служить в мастерских Морского ведомства, в пожарных командах и в особых подвижных командах Лесного ведомства Крыма. Братья милосердия — меннониты выносили раненых с поля боя, а сестры милосердия ухаживали за ними.
Но и до введения всеобщей воинской повинности колонисты не стояли в стороне от забот своей новой родины.
В осенние и зимние месяцы 1855 г., в разгар Крымской войны, у колонистов Крыма было много дел. Для кавалерии они в Симферополь возили сено из окрестных сел. Перед рождеством погрузили на свои вместительные мажары раненых и больных солдат и отвезли их в немецкие колонии. В Гофнунгстале устроили лазарет, и колонисты помогали медицинскому персоналу всем, чем могли. Они перевозили провиант и фураж, пекли сухари из собственной муки для солдат, в своих домах выхаживали выздоравливающих. Ряд крымских немцев-колонистов был награжден золотыми и серебряными медалями «За усердие», почетными грамотами, золотыми часами и табакерками.
Колонисты жили по-разному — кто богаче, кто беднее, и села были разные. Меннонитские села Спат и Карасан были богатыми, Люстигсталь — победнее. В Карамине все дома были добротные, а в Дулате, тоже католическом селе, сплошь и рядом стояли мазанки без садов и цветников. Причин было много — и качество земли, и глубина пресной воды, и атмосфера, психологический настрой в селе.
Елизавета Петровна Реймер, жительница города Топара Карагандинской области, многое помнит. Она рассказывает:

«Мы жили в Карасане. У моего отца Петра Валла было 350 десятин земли, дополнительно он брал землю в аренду. Излишки хлеба — а их было много — мы, конечно, продавали. Мы считались в Крыму богатыми крестьянами, но таких, как мы, было много. Вся наша семья работала в хозяйстве. В 1916 году пошли слухи, будто царское правительство собирается выселить немцев из Крыма в Сибирь, и многие начали продавать землю. Нашему выселению помешала революция. Однако Сталин сделал то, что не успел царь.
Я хорошо помню — мне было семь лет,— как в Карасане открыли, т. е. освятили центральную школу. В селе был организован и детсад, и до замужества я в нем работала.
В 1919—1920 годах мой брат Петр учился в Симферопольском мединституте. Тогда свирепствовала эпидемия тифа. Вместе со своим другом, молодым врачом Петром Яковлевичем Завадским, окончившим медицинское отделение Императорского Новороссийского университета в Одессе, спасал людей от тифозной смерти, сам заразился, и даже Завадский не смог спасти его.
Из учителей я помню Иоганна Вильзена из Карасана. У него земли не было, он был только учителем. Его брат Петр и сестра Мария тоже учительствовали, и их потомки поныне преданы этой профессии.
После революции земли перераспределили, и мы получили достаточно, чтобы жить. А потом пошли колхозы, И землю всю пришлось отдать…»

Крымские немцы по-разному отнеслись к Советской власти, кто-то откровенно враждебно встречал нововведения, кто-то выжидал. Но многие участвовали в борьбе за установление новой власти. В 1918 году был образован Первый Екатеринославский коммунистический кавалерийский полк, воевавший против немецких оккупантов на Украине и в Крыму, и в нем сражались немцы. В 1919 году Первый Немецкий кавполк в составе армии Буденного начал свой боевой путь против Врангеля, Махно и белополяков. В 30-е годы в Карасане, Спате и, наверное, и в других местах Крыма были живы немцы, участвовавшие в этих боях.
Но гражданская война с ее жестокостью, кровью, террором преподнесла немцам, как и другим жителям Крыма, тяжкие уроки, надолго дискредитировавшие те светлые идеалы свободы и справедливости, которые были начертаны на знамени революции. И пришло время, когда нужна вся правда о тех далеких временах, тем более что живых свидетелей остается все меньше.
В первое десятилетие Советской власти происходил быстрый рост культуры крымского села. После коллективизации имевшиеся центральные школы были преобразованы в школы колхозной молодежи, и некоторые из них стали десятилетками. В Окрече до революции была немецкая женская школа — девичий пансионат, где готовили учительниц для начальных школ. После революции школа была преобразована в немецкий педтехникум (который, в свою очередь, в 1933 году стал русским сельхозтехникумом).
Не все шло гладко. В целях борьбы с религиозными «пережитками и предрассудками» в Крыму была введена пятидневка — четыре дня работали и учились, на пятый отдыхали, не успев устать. Эта карусель привела к снижению производительности труда, а в школе — к снижению знаний, тем более что главной целью обучения в то время было не столько привитие знаний, сколько идеологическое оболванивание. А занимались этим порой учителя, которые не всегда могли считаться образцом для детей. Вот один пример. Обучавшиеся в ШКМ дети жили в интернатах. Обычно это были дома раскулаченных крестьян. Учащиеся сдавали определенное количество муки, картофеля и топленого масла. В ШКМ села Карамин директор Шлегель разворовал и со своей компанией прокутил ученические продукты, и к весне 1933 года дети жестоко голодали.
Из всех школ Крыма центральная школа в Спате была единственной, которой было присвоено звание «Образцовой». Ее директором сначала был Фридрих Христианович Шопперт, потом Корней Корнеевич Винс. Из этой школы вышел целый ряд превосходных учителей — Эрна Майер, Ирина Ремпель и другие.
Три члена Союза писателей СССР — Нелли Ваккер -(Бойерле), Иоган Варкевтин и Александр Реймген, научные работники — братья Валл, Всеволод Павличенко (преподавали в Симферопольском университете) и другие.
Замечательной особенностью крымских школ того времени, в частности Спатской, был дух интернационализма. Пример этих школ красноречиво подтверждает тезис, что истинный, не надуманный интернационализм, о котором не кричат, который будто и не замечают, но который присутствует во всех делах, возможен лишь тогда, когда есть свобода выбора, свобода развития национальной культуры. Тогда человек перестает относиться к ней с болезненной ревностью, и сердце его открывается для добра, и ему хочется заглянуть и к соседу, поделиться с ним радостью и горем. В Спатской школе, гуманитарной по своему общему направлению, царило увлечение как немецкой литературой, так и русской, особенно с приходом молодого учителя русской литературы Александра По- бединского, проживающего в Симферополе. Литературные вечера, на которых он читал и собственные стихи, для всех его учеников стали незабываемым событием на всю жизнь. Александр Наумович воевал с немецким фашизмом, потерял здоровье, но можно быть уверенным, что он никогда, даже в самые тяжелые минуты, не отождествлял тех своих зачарованных юных слушателей, немецких юношей и девушек из крымских сел, с врагом, с которым ему пришлось разговаривать языком автоматных очередей.
В немецких школах Крыма было много хороших учителей, которых знали далеко за пределами сел, где они работали. Это Нойфельд, Фрезе, Энслен, Винс, Гофман, Фуст, Ремпель, Редекоп, братья Шопперт и многие другие. В 30-е годы все они, за исключением, может быть, одного Вильгельма Ремпеля, были репрессированы, и большинство их погибло в лагерях. Вот судьба одного из них, характерная для целого поколения немецких учителей в нашей стране.
Предки известного в 20—30-е годы учителя Фридриха Христиановича Шопперта в 1802 году переселились из Эльзас-Лотарингии в Крым. Они приняли русское подданство и основали немецкую колонию Нойзац. Там Фридрих Шопперт вырос и окончил среднюю школу.
В Крыму было два немецких района — Биюк-Онларский и Телъманский. После окончания годичных курсов усовершенствования в Крымском пединституте Шопперт был назначен заведующим Биюк-Онларским районным отделом народного образования, затем в той же должности переведен в Телъманский район. Его арестовали в 1938 году, и он умер в Ивдельлаге Свердловской области в 1942 году. Посмертно реабилитирован. Его брата Якова постигла такая же участь. В 1937 году немецкие школы в Крыму были закрыты.
В медицинском обслуживании также происходили изменения, о которых стоит рассказать: была совершена удачная попытка кооперации.
В первые годы Советской власти, когда не хватало средств, наркомат здравоохранения решал вопрос:    как организовать медицинское обслуживание населения? Дмитрий Ильич Ульянов пригласил к себе группу врачей, в их числе Бориса Иосифовича Кремера и Петра Яковлевича Завадского, которого он знал. Выход был найден: решили организовать врачебные участки на коммерческой основе.- В Крыму сохранились земские больничные здания, которые теперь должны были стать центрами врачебных участков и к которым прикреплялось разное количество сел. Каждый житель села платил по одному рублю в год, и все они становились пайщиками врачебного участка. Они получали врачебную помощь и лекарственные средства бесплатно.
Родовспоможение производилось в том же здании. В Наймане, врачебном центре П. Я. Завадского, кроме самого врача, работали акушерка и фельдшерица. В этой сельской больнице было четыре светлых, с высокими потолками палаты, другие вспомогательные помещения. Роды принимались и на дому. Петр Яковлевич Завадский, настоящий земский врач-подвижник в лучшем смысле слова, регулярно объезжал свои 17 сел — Найман, Мешень, Конрад, Колтомак, Карамин, Дармштадт и другие. Для сельчан его приезд был таким же событием, как приезд пастора Витта, который до ареста обслуживал эти же села. Они тщательно мылись в своих корытах, надевали чистое белье и шли в школу. В доходчивой, живой, часто остроумно-шутливой форме доктор Завадский на родном языке сельчан говорил о серьезных вещах — на темы медицинские и бытовой гигиены. Его беседы носили просветительский характер. Сельчане к своему доктору относились с безграничным довернем. После десяти лет заключения П. Я. Завадский умер в Караганде, и до самой смерти к нему на прием домой приходили многие его бывшие пациенты из Крыма.
Коллективизацию  крымские немцы, как и многие крестьяне, встретили без энтузиазма. Она прошла в 1930 году. Одной темной осенней ночью в Карасане резали лошадей — со слезами на глазах, но лучше съесть, чем дать себя ограбить. Семья Вальц имела тридцать гектаров земли и четыре лошади. В семье было четыре взрослых сына и несколько дочерей. У них для нужд хозяйства была столярная мастерская, кузнечный горн, коптильня — все сделано своими руками. Их раскулачили и выслали куда-то на Север. Младший сын Эмиль (ему было 16 лет) сбежал, а потом приехал, чтобы издали посмотреть на отчий дом. Он был схвачен и посажен в тюрьму.
Насильственная коллективизация в Крыму вскоре дала свои «плоды». К 1933 году производители продовольствия были лишены средств к существованию. Правда, крымские немцы от голода редко умирали — оставались скрытые резервы: курица, кролик, скирда соломы, из которой можно вымолотить еще горсть зерен, суслики в поле по весне. Работавшие с лошадьми пахари к кнуту привязывали пару гаек, чтобы животина чувствовала удар. Но лошадь даже не вздрагивала, в ее мутных глазах уже таилась смерть. Такое истязание вековечных кормильцев крестьян было пределом их собственного нравственного падения. Скоро на полевые работы пришлось «мобилизовать» коров.
Водопровод в Карасане пришел в негодность, витражи в Карамине исчезли — негде было взять цветное стекло для замены разбитого. Церковь была разграблена, утварь пылилась на чердаках и сгинула. Само здание было превращено в клуб, и на его открытии играли знаменитые в Крыму скрипачи братья Фельзингеры, и было выпито немало дешевой водки, то тут, то там вспыхивали пьяные драки.
В лютеранском селе Колтомак (да и в других тоже) появились «боржомцы» (от названия города Боржоми, где беспризорные проводили зимы). Это были сироты гражданской войны. Их было много. Люди, раньше жившие спокойно, не зная воров в своей среде, потеряли уверенность, защищенность. Беспризорных научили водить тракторы, что само по себе акт милосердия, но они понятия не имели о земле, о том, как нужно к ней относиться. Они пахали колхозные земли от МТС, оставляя зияющие огрехи, бросали пустые бочки от горючего, на землю выливали мазут, горючее. Новые порядки колонисты, теперь колхозники, называли не иначе как «свинство».
Но жизнь шла, и вскоре немцы-колхозники в Крыму стали оправляться от первого шока. Оказалось, что, совместный труд имеет свои преимущества, и при умелом ведении дел можно добиться неплохих результатов. В Менлерчике своими силами выстроили мельницу, умелец Иван Пеннер отремонтировал до-революционный мотор марки «Отто Дейц», и колхоз начал принимать заказы на помол из близлежащих сел. В Колтомаке пробили скважину до пресной воды — а в степном Крыму это дело не простое — и заложили огороды. Люди завели кроликов, колхозы освоили выращивание таких культур, как соя, шалфей и хлопок, от которых пошла прибыль. Крымские колхозы крепли, и колхозники стали жить сытнее. Но тут грянула новая беда — небывалая волна репрессий конца 30-х, после которых мужская рабочая сила была выметена из колхозов. В одном Менлерчике за одну ночь в 1938 году в «черных воронах» увезли 72 человека. После этого удара колхозы уже не смогли оправиться. А не за горами был сорок первый…
После начала войны с фашистской Германией сталинские репрессии коснулись уже целых народов, и прежде всего в Крыму советских немцев.  17—20 августа, то есть за неделю до указа о немцах Поволжья, крымские немцы были выселены. Их к тому времени было более 51 тысячи человек.
Маргарита Нэб, урожденная Крекер, проживающая в городе Темир-Тау Карагандинской области, вспоминает:

«В то время я жила в Наймане. 16 августа повсюду, как из-под земли, в селе, на поле, в поездах появились сотрудники НКВД и объявили: через 12 часов быть готовыми к отправке, вещей с собой не более 50 килограммов. Но потом на эту подготовку ушло три дня — нас увезли 18-го. Что мы могли взять? Муку и одежду, конечно. Хотя нам ничего не говорили, мы знали: поедем в Сибирь. Мы чуть ли не взвешивали свои тюки, но потом оказалось, что никто не проверял, сколько кто взял… До Украины доехали на «зисах», дальше — в товарняках на Северный Кавказ, где мы участвовали в уборке урожая.
После этого мы уже были «переселенцы», и до Сахалинска ничего не давали есть. Мы варили галушки и особенно не бедствовали. Все было впереди…»

Сейчас крымские немцы живут разбросанно по всей стране. Выросли новые поколения. Однако при знакомстве на вопрос: «Откуда?», даже молодые, никогда не видевшие ни крымских степей, ни очертаний Чатырдага, отвечают: «Из Крыма». Там выросло и похоронено несколько поколений их отцов, которые вместе с другими народами полуострова осваивали сказочный край — Крым.