Часто во время проведения заседаний «круглого стола» присутствующие прежде всего задают нам вопросы: а кто вы по национальности, где родились, давно ли живете в Крыму и т. д.? И когда я отвечаю, что родился и вырос в Крыму, и родители мои крымчане, следуют другие вопросы: а как жили в довоенные годы, существовали ли тогда какие-либо проблемы между представителями разных национальностей, каковы личные впечатления тех лет и т. п. Не делая никаких выводов и обобщений, просто расскажу о том, что запомнилось из той довоенной поры, о своей семье.
Мой прадед по материнской линии, Дорошенко Андрей, родом с Полтавщины, отслуживший в армии 26 лет, участвовал в обороне Севастополя, за что был награжден медалью. После окончания Крымской войны его полк при передислокации прошел через долины рек Бельбек и Качи. Крымские впечатления он передал своим сыновьям. И не удивительно, что в 90-е годы позапрошлого столетия в деревню Ашага Керменчик Богатырской волости Ялтинского уезда прибыли на жительство Федор Андреевич, мой дед, и его брат Михаил Андреевич с женой Анной Михайловной.
Жители деревень Ашага Керменчик и соседней Юхары Керменчик (ныне они объединены в село Высокое Бахчисарайского района) встретили приехавших доброжелательно. Обе деревни располагались у подножия горы, на которой находились руины средневековой крепости. В переводе с татарского их названия означали: Ашага Керменчик — нижняя крепостца, Юхары Керменчик — верхняя крепостца. В верхней деревне жили крымские татары, в нижней — татары и греки. В конце XIX века в обеих деревнях насчитывалось 195 дворов и 956 человек.
Немного о греках, живших в этих деревнях. В 1769 году командующий русским флотом в Средиземном море граф Орлов скомплектовал войско из греков — жителей островов. В составе эскадры оно принимало участие в боях против турок. После Кучук-Кайнарджийского мира (1774 г.) эти греки с семьями были поселены в Таганроге, Еникале, Керчи, а затем по распоряжению Потемкина охраняли береговую полосу от Севастополя до Феодосии. Они поселились в Балаклаве и горных деревнях. В одном из документов 1802 года насчет отвода им земель значится: «Греческого баталиона штаб и обер-офицерам. При пустых дер. Керменчик… отвести за недостатком при Балаклавском округе земли». «Ведомость о всех селениях в Симферопольском уезде, состоящих с показанием, в которой волости сколько числом дворов и душ и на чьей земле поселение имеют. 9 октября 1805 года» содержит сведения, что в Керменчике Алуштинской волости татар 52 двора, 139 мужских и 141 женских душ, земля Греческого баталиона чиновников. Жившие в Керменчике греки принимали участие в Крымской войне и были награждены медалями. В 1864 году в «деревне казенной, татарской и греческой» было 117 дворов и проживало 764 человека.
Однако до 1778 года в Керменчике проживало греков гораздо больше. Почему же опустела деревня? До сих пор историки не пришли к единому мнению, зачем в 1778 году, когда русские войска контролировали положение на полуострове, когда реалистически мыслящие политики понимали, что присоединение Крымского ханства к Российской империи предрешено (оно состоялось через 5 лет), было выселено из Крыма все христианское население, которое дружески встретило единоверные русские войска и могло стать опорой будущей российской администрации на полуострове. Было выселено более 31 тысячи человек, из них более 20 тысяч — греки. Акция была завершена в сентябре. «Между переселенцами открылись разные недуги, и сверх того появилась в то время в Новороссийской и Азовской губерниях повальная болезнь, отчего многие в дороге померли». Из Керменчика было выселено до 500 человек с 7 священниками (уцелела примерно половина). Митрополит Игнатий, присланный незадолго до этого из Константинополя (резиденция его находилась в монастыре Папайя), получил от царского правительства приличную денежную сумму, но был вынужден скрываться от разъяренной паствы.
Уцелевшие основали нынешний город Мариуполь и 23 деревни. Одну из них назвали Керменчик. В ней поселились жители не только этой деревни, но и деревень Албат (ныне п. г. т. Куйбышево Бахчисарайского района), Шуру (с. Кудрино), Бия-Сала (с. Верхоречье), Улу-Сала (с. Синапное). В обиходе пользовались татарским языком. Затем деревня получила название Старый Керменчик, а с 1947 года это село Старомлынпвка Донецкой областях.
Покинули Крым далеко не все. Христиане, не захотевшие оставить родину своих предков, срочно приняли мусульманскую веру. Известный исследователь Крыма, посетивший Керменчик 13—14 июля 1898 г., А. Л. Бертье-Делагард писал: «Выходили христиане с горькими рыданиями, бегали, скрывались в лесах и пещерах, мало того, принимали мусульманство, лишь бы только остаться в родной земле. В Нижнем Керменчике есть семья Папади-митрия, ведущая свой род от оставшегося беженца, старого насельника; а в Верхнем Керменчике и до сих пор знают шесть семей, отатарившихся тогда».
Особенно тепло, как греки, так и татары, отнеслись к моей бабушке, узнав, что она дочь мариупольского грека Федора Леонтьевича Халыча и что зовут ее Мария (имя богородицы, которую татары называли Мерьем-анай, мать Мария). Дедов и греки, и татары звали на греческий манер — Тодор Андреич и Мухали Андреич. Дед Федор обучал детей, русских и греков. Окончив специальные курсы в Симферополе, по вечерам обучал взрослых — татар. Бабушка тоже была учительницей, учительницами стали и все их дочери: Екатерина, Вера (преподавала в Балаклаве), Лариса (в деревне Коуш Бахчисарайского района), Валентина (моя мать, в деревне Бия-Сала — Верхоречье), Галина (заведовала школой, сменив отца, на протяжении нескольких десятков лет, отличник просвещения РСФСР).
Дед Михаил лечил жителей Керменчика и окрестных деревень, в 30-е годы ему было присвоено звание Героя Труда. Медиками стали его дочери Евгения и Лидия (последняя — заслуженный врач Армянской ССР).
В процессе общения с татарами была подмечена практически стопроцентная их европеоидность. Из бесед выяснилось, что они считают себя потомками греков. Они почитали святыми (азиз) руины церквей с надписями XIV в., повязывали на выросших здесь деревьях кусочки ткани, считая, что таким образом можно избавиться от болезней. Некоторые тряпочки провисели не одно десятилетие, пока ря¬дом с ними не появились новые, повязанные при¬ехавшими в послевоенные годы бывшими жителями деревни, а также родившимися на чужбине ах детьми и внуками. Подобные факты мне встречались и в других горных деревнях Крыма. Местные мусульманские священнослужители не препятствовали соблюдению обычаев, так как были старожилами этих мест.
С крыльца школьного дома был виден минарет мечети в верхней деревне, правее, на фоне горы,— церковь Пресвятой Троицы на кладбище, выстроенная в 1882 г. на руинах средневековой церкви великомученика Тодора Тирона. Правее кладбища на возвышенности находились руины церкви Успения Божьей Матери (Панайя), где также повязывали тряпочки и где в углублении каменного престола я нашел двухкопеечную монету 1798 г. с вензелем Павла I (монеты в разрушенные церкви приносили примерно до 1920 г.). Именно у руин этой церкви проводился праздник урожая — дервиза, сменивший ранее бытовавший панаир (с греческого — храмовый праздник), на который съезжались родные и знакомые. Здесь продавались различные товары, устраивались скачки и борьба — куреш.
Через дорогу от церкви находился чаир Кирасул (от татарского «чайыр» — горный луг с фруктовыми деревьями, от греческого «кераси» произошло татарское слово «кирез» — черешня), где росли громадные черешни с ягодами красного и почти черного цвета.
А. Л. Бертье-Делагард писал о жителях Керменчика: «…Присмотревшись ко всему местному населению, особенно молодому и греческому, нельзя не поражаться их изумительным лингвистическим способностям; все русские говорят не менее как на двух, а греки даже на трех языках: русском, греческом и татарском; старики посредственно, а молодежь превосходно и совершенно без иностранного акцента на всех языках, а эти языки до крайней степени различны…»
В наших семьях в Крыму основном говорили по русски, но часто незаметно переходили на украинский, в речи одновременно могли мелькнуть «стол» и греческое «трапез», «хлеб» и татарское «отмек». Когда я недавно по памяти попытался подсчитать количество ‘таких слов, татарских набралось более 400, греческих — меньше. Помню, как меня поразило собственное открытие: греческое приветствие «калимера» переходит в татарское «мераба». Созвучие случайное, хотя слова столетиями употреблялись людьми, жившими бок о бок. И еще запомнилось, что в Крыму до войны на собраниях люди разных национальностей говорили то «товарищи», то «архадашлар».
Последние дни своей жизни провела в Керменчике моя двоюродная прабабушка Анна Леонтьевна Фурунджи. Она очень быстро сходилась с людьми, говорила на татарском и греческом, считала, что если есть что-то хорошее в жизни, так это кофе. И до ее приезда запах кофе никогда не исчезал в доме, а теперь джезве — кофеварка не успевала остывать. Держа в руках гугум — медный кувшин с родниковой водой, она беседовала с очередным гостем на греко-татарско-русско-украинском языке (причем все ее понимали): «Архип? Куинджи? Это он сейчас Иванович… У нас кофе пил… Кем станет, кто мог подумать… Настоящий грек!» Человеку любой национальности она говорила: «Урумы и румеи — братья и сестры, а татары сначала были румеи, потом стали урумами, а затем татарами. Караимы нам как двоюродные. Наш народ сложился из многих народов. Сначала все верили в божество природы, но говорили на разных языках. Потом большинство приняло православие и греческий язык. Мы по вере греки, но по происхождению только частично. А потом многие стали мусульманами не по своему желанию… Будь ты проклят, Игнатий! Чтоб твои кости выбросили из могилы! Продался немке за русское золото!»
В 1915—1916 годах в Керменчике бывал «чертежник при херсонисских раскопках», член Таврической ученой архивной комиссии Мартин Иванович Скубетов. Он останавливался в доме деда, который собирал монеты, керамику, минералы и использовал их на уроках (эта коллекция постоянно пополнялась находками учеников и их родителей). Дед показал ему руины церквей Айя-Триада (святая Троица), Ай-Кузма (Косьмы и Дамиана), Тодора Стратилата, Успения Богородицы, Ай-Ефим, Иоанна Предтечи, Максима, Саранда (40 мучеников), или Сарча-Кильсе (Балабан-Карагач-Кильсе — церковь большого вяза, татарское слово «килъсе» от греческого «эклесия» —церковь), и кладбища с памятниками XIV века. Водил его и на крепость Кермен-Кале («кермен» с татарского и «кале» с арабского — крепость), которую, по преданию, захватили летом 1475 года войска турецкого султана Мехмеда II. Бабушке запомнилось, что они спорили о том, почему одно урочище в нижней деревне называется Москва. Весной 1916 года в Крым приехал в Керменчик председатель ТУАК Арсений Иванович Маркевич. Дед водил его на кладбище, которое находилось через дорогу напротив школьного сада, и тот фотографировал намогильные средневековые греческие надписи, которые были потом опубликованы академиком В. В. Латышевым.
У дедов были большие личные библиотеки, помню шкафы и этажерки, заставленные плотными рядами книг: «Кобзарь», однотомники Пушкина, Гоголя, Некрасова, «Демон» Лермонтова, Коран на русском языке, «Вестник Таврического земства», комплекты «Нивы» (их я мог листать круглосуточно), сочинения Надсона, книги по педагогике и медицине, книги на французском, немецком, английском языках. Были и комплекты учебников для начальной школы, как дореволюционные, так и советские. Запомнил я учебники на татарском языке, напечатанные арабским, латинским и русским шрифтами. Бабушка научила меня грамоте в четыре года. Уступая моим интересам, домашние показывали мне и арабские буквы, так что я смог в учебнике прочитать «ат» — конь, «тай» — жеребенок…
Книги из дедовских библиотек брали многие, особенно после установления в Крыму Советской власти. Много позже ветеран Балтики, капитан 1 ранга в отставке Ибраим Рамазанович Рамазанов, житель деревни Юхары Керменчик, рассказывал мне о том, какую роль сыграли эти библиотеки в его жизни.
В доме был граммофон (потом появился патефон) и большой набор пластинок на русском, украинском, татарском и греческом языках.
Во дворе была сложена средневековая по форме печь — фурун, в которой бабушка на неделю выпекала хлеб на капустных листьях и пите — лепешки. От первого хлеба мне доставалась колючая горбушка, которую я натирал чесноком (сарымсах) и запивал из стеклянной банки молоком (сют).Втаве — сковороде жарили катламу — своеобразную лепешку, варили из баранины суп — шурпу и ароматный пилав, не забывая и о великолепном борще.
В доме наряду с «европейскими» вещами были сандык — сундук зеленого цвета с железными орнаментированными накладками, различная медная посуда — леген (таз) и др.
К началу мировой войны в Керменчике насчитывалось 255 дворов и 1350 человек. В конце 1926 года дворов насчитывалось на 23 больше, а жителей на 188 человек меньше: сказались мировая война, гражданская, голод. Русское земское училище в Ашага Керменчике было преобразовано в школу I ступени, в Юхары Керменчике была организована аналогичная татарская.
Еще несколько фактов из семейной хроники. После прихода в Крым Красной Армии в 1920 году в ревкоме, здание которого находилось на правом берегу Бельбека, напротив Богатынской больницы, работали моя мать и ее сестра Лариса, к ним приезжал по школьным делам мой дед. Здесь они не раз встречались с будущим сказителем Абибуллой Сойу из деревни Буюк-Озенбаш (село Счастливое Бахчисарайского района), впоследствии бывали у него в гостях. Несколькими годами позже в этой деревне начал работать агрономом мой отец, Константин Андреевич, который тоже был знаком с ним. В его участок входил и Керменчик, где он познакомился с моей матерью. Соседи сказали деду: «Раз он, как и вы, с Полтавщины, значит, хороший человек».
В голодные 1921—1922 годы в Крыму по решению деревенского схода пунктом питания, куда поступали продукты, распределявшиеся государством, и где приготавливалась горячая пища, заведовал мой дед. Во время землетрясения 1927 года он организовал в школьном саду временный поселок для жителей деревни, проводил разъяснительную работу. А потом наступили иные времена: увезли из деревни «кулаков», деда новые должностные лица разных национальностей начали называть «царским учителем», не раз пытались выдворить его из деревни, установили ему жалкую пенсию, хотя он был инвалидом (потерял правый глаз в лесу, добывая дрова для школы), пытались даже поссорить его с братом, называя того «советским медиком». Помню, как не раз посещали наш дом «из района» (как объясняли мне). Посещающие рылись не только в книжных шкафах. Однажды поставили какой-то ультиматум, и летним утром бабушка на моих глазах сожгла Библию, Евангелие, Катехизис, Псалтырь — большую стопу различных по размеру книг. После войны я узнал, что был донос: «Семья царского учителя хранит антисоветские книги и может ли его дочь заведовать школой и учить детей?» В это время уже начали татар противопоставлять грекам и русским. Греков перестали принимать в военные училища.
Еще несколько моментов из предвоенной жизни. Когда стала знаменитой Паша Ангелина, бабушка заметила: «Она не Паша, а Параскева». Как-то зашел пожилой татарин из Юхары Керменчика, которого в деревне называли «итальянцем». Возможно, он был потомком генуэзцев, которые жили в деревне Фоти-Сала (село Голубинка Бахчисарайского района) в нескольких километрах от Керменчика и куда вела дорога мимо крепости Кермен-Кале.
Последнее предвоенное впечатление: в июне 1941 года бабушку, моих тетей Веру и Галину и меня выселили из здания школы в сырую постройку напротив. Сделано это было опять должностными лицами. Отношение же к нашей семье всех, кто учился раньше и продолжал учиться в школе, где начинал работу мой дед, оставалось и в годы войны неизменно дружеским.
В. К. ГАРАГУЛЯ, старший научный сотрудник Крымского краеведческого музея.
